sunny
9°С Москва
USD 92.26
EUR 99.71
BTC 70,112.16
18:13 22 марта 2019
Общество

«Пока другие встречались с мальчиками и напивались, я превращалась в фанатика». Подростковый бунт в компании фундаменталистов

«Пока другие встречались с мальчиками и напивались, я превращалась в фанатика». Подростковый бунт в компании фундаменталистов

Это был теплый летний вечер вскоре после моего 16-го дня рождения. Я лежала, прижимаясь щекой к бордовому ковру. Запах плесени ударил мне в нос и я чихнула. Джесса, жена нашего пастора, играла на пианино, а я и остальные участники молодежной религиозной группы распластались на полу, чтобы встретиться с богом.

“Единственное, что не дает нам пребывать в Сокровенном пристанище - это наши грехи", - выкрикнула Джесса, вытянув шею. А я была зачарована тем, как сквозь нее проходит бог.

Сокровенное пристанище господне - это то место, где мы могли бы жить, если бы были безгрешны. Там бог нашептывал бы нам откровения и показывал чудеса. Я еще сильнее прижала лицо к полу, чтобы показать свое смирение, и пела во славу господу.

Я чувствовала как внутри меня что-то освобождается, как зарождается божественное тепло. Я пела, а по моим щекам начинали течь слезы - так происходило всегда, если я долго молилась. Они капали на ковер, образуя под моим лицом темное пятно.

* * *

Я присоединилась к фундаменталистской Пятидесятнической церкви, когда мне было 13 лет. Я была на домашнем обучении, поэтому круг моего общения был довольно ограничен.

Моей лучшей подругой была Сиена, которая жила по соседству, я ее просто обожала. Но Сиена училась в обычной школе, и к началу подросткового возраста обзавелась более крутыми друзьями, чем я.

Мне было очень одиноко, а при церкви пятидесятников была единственная молодежная организация в нашем городишке. Мне хотелось чувствовать принадлежность к какой-то группе, как, впрочем, и большинству людей на свете.

Так все и началось. Буквально после первых нескольких встреч меня затянуло с головой.

Я молилась часами и говорила на неведомых языках в состоянии религиозного экстаза, уверенная, что этой тарабарщиной отпугиваю демонов.

Я выкинула все записи со светской музыкой, отстранилась от нерелигиозных друзей и ездила по окрестностям, чтобы распространять слово божие. Я дала обет хранить девственность до брака и мечтала выйти замуж за пастора или миссионера.

Мои родители были христианами, но лишь номинально: они не молились и не ходили на службы. Когда я присоединилась к пятидесятникам, Джесса и ее муж Джейкоб - пастор, курирующий молодежь, - говорили мне, что мои мама и папа, вероятно, неплохие люди, но им недостает благочестивости, чтобы стать для меня настоящим авторитетом.

А я заслужила родителей, которые приведут меня в Сокровенное пристанище. Они говорили, что грех передается от поколения к поколению, и те, кто подобно им, родились в духовных семьях, могут помочь таким, как я - отпрыскам язычников.

Все это было сказано мне в самый подходящий момент. Меня уже покинуло детское представление о родителях, как об идеальных людях, и я начала понимать, что у них тоже есть недостатки и они могут быть неправы.

Это абсолютно нормальная трансформация для подростка, но тогда мне казалось, что я переживаю невероятный опыт.

Джесса предложила стать моим духовным наставником, и я с волнением и радостью согласилась.

Возможно, я не получила духовного наследия от моих родителей, но семья моего пастора могла бы стать для меня приемной и передать мне его. Я провела много часов у них дома, рассказывая о своих надеждах и мечтах.

Джесса, приглаживая свои длинные волосы, говорила о невероятной судьбе, уготованной мне богом, если я все отдам ему. Я ловила каждое ее слово. Джесса была всего лишь на несколько лет старше меня, но у нее был непререкаемый авторитет жены пастора в третьем поколении.

Все сказанное ею казалось значительным. Я хотела стать такой же, как она. "Я вижу в тебе что-то особенное, Карли”, - говорила она мне за обедом, который мы приготовили вместе.

* * *

Однажды дома с семьей я попыталась “облечься во всеоружие божие” - этому был посвящен отрывок писания, который мы разбирали, и разговор был о том, как общаться с неверующими.

Обычные семейные встречи стали напряженными, я не могла вести себя расслабленно и непринужденно, я видела в родителях свою паству, заблудших овец, которых я должна была привести к богу.

В то время как другие девочки моего возраста встречались с мальчиками и напивались, я превращалась в фанатика и пытался обратить своих родителей.

“Тебе промыли мозги”, - как-то ответила на мои проповеди мама.

“Ты ничего не понимаешь, - крикнула я, еле сдерживая слезы. - Знаешь сколько мне пришлось замаливать твой поколенческий грех, чтобы только остаться в живых? Ты порождение дьявола”.

Сердитый блеск в маминых глазах угас, ее взгляд стал холодным и спокойным.

“Ладно, это все не так уж и важно. Почему бы тебе теперь не жить со своей новой семьей?”, - ответила она.

Как-то летом, когда мне было 16 лет, мы отправились отметить день рождения отца на пикник у реки. Мы разложили кукурузу, жареную курицу и вишню на деревянном столе в нескольких метрах от воды.

Мы не помолились перед едой, как люди в церковной общине, и я решила запомнить это для себя, чтобы поднять тему позже. Я раскладывала еду по тарелкам, дуясь и думая о том, как бы обратить родителей в свою веру.

Когда стемнело, мы сели за карточную игру при свете фонаря. Мои наставники никому не позволяли играть в карты, они говорили, что это может открыть двери для духа азартных игр.

Мне хотелось рассказать об этом, но я понимала, что ни к чему хорошему это не приведет. У меня сжималось сердце, когда я думала, чем занимались в тот момент мои Джейкоб и Джесса. Я представляла, как они молятся вместе или разбирают отрывки из Библии за обеденным столом. Я хотела быть с ними.

* * *

Следующим летом, когда мне исполнилось 17, дом моих родителей сгорел во время лесного пожара. Мои духовные наставники намекали, что это могло быть наказанием за поколенческие грехи моей семьи.

Я пыталась успокоить себя мыслями о том, что бог всемогущ и добр, а человеческие страдания были частью его плана. Но впервые с тех пор, как я присоединилась к церкви, эти ответы показались мне неубедительными.

Всего через 10 дней после пожара я покинула родной город, чтобы начать учебу в христианском университете. Первый семестр прошел, как в тумане. Я проводила дни, лежа на верхнем ярусе кровати в общежитии и спрашивая себя, есть ли смысл в моей вере.

Однажды моя соседка по комнате разговаривала по телефону с молодым человеком, который хотел начать с ней встречаться. Она почти шептала, но я начала усиленно прислушиваться, когда мне показалось, что они обсуждают меня.

"Может прозвучит грубовато, но я очень сомневаюсь, что твой сосед может быть более странным, чем моя соседка. Она только и делает, что плачет, и все", - шептала она в трубку.

Я, абсолютно подавленная, уставилась в потолок, пытаясь сделать так, чтобы мое тело как можно меньше дергалось от беззвучных рыданий.

На следующий день моя бабушка принесла мне подборку классических мультфильмов Уолта Диснея на видеокассетах. Там были "Белоснежка и семь гномов", "Бэмби”, “Русалочка” и еще около дюжины других, которые я просто обожала в детстве.

“Я знаю, тебе сейчас тяжело. Нет нужды притворяться, что это не так, - сказала бабушка, передавая коробку. - Я надеюсь, что эти мультфильмы напомнят тебе о счастливых временах”.

Я смотрела “Белоснежку” на 10-дюймовом экране телевизора, забравшись в сооруженную на полу крепость из подушек и одеял. Когда “Белоснежка” закончилась, я посмотрела “Аладдина”, потом “Книгу джунглей”.

Я позволила этим мультфильмам унести себя в прошлое, когда в моей жизни не было ни церкви, ни стремления к спасению, ни пожара в доме, ни тумана в голове.

Несколько дней, пока мои сокурсники ходили на молитвенные собрания, я провела в своих фантазиях в заколдованных лесах и на морских глубинах в компании поющих рыб и говорящих животных. Я перестала браться за Библию. Казалось, в этом больше нет смысла.

Я позвонила Джессе, надеясь, что она кинет мне спасательный круг. Я призналась, что чувствую себя, как никогда далеко от бога. Она спросила, много ли я молюсь и часто ли читаю Библию. Я честно призналась, что пытаюсь, но все это происходит через силу.

“Давай помолимся с тобой вместе прямо сейчас”, - предложила Джесса.

"Может быть позже. Мне уже нужно идти”, - сказала я, повесила трубку и включила “Красавицу и чудовище”.

Несколько месяцев спустя мои духовные наставники вызвали меня для разговора, который состоялся в маленькой сырой комнатке на верхнем этаже здания церкви.

“Карли, нам нужно вмешаться, потому что ты отступаешься от веры”, - сказала Джесса.

У нее был хмурый взгляд, от которого у меня в животе что-то словно сжалось.

"В чем дело? Я не понимаю”, - ответила я ошеломленно.

“Неважно, что ты понимаешь, - ответил Джейкоб, встав и оказавшись лицом к лицу со мной. - Важно то, что у тебя есть главный грех в твоей жизни, и пока ты не признаешь это, ты не освободишься”.

Он начинал переходить на крик, и я отвернулась, уставившись на желтый плакат, на котором было написано “Иисус исцеляет”.

Я умоляюще посмотрела на Джессу, мою наставницу и подругу, но ее взгляд был холоден.

Они сказали, что во мне поселился бунтовской дух и мое сердце стало злым. Я пытался отпираться и оправдываться, но они кричали, что бог оставит меня, если я продолжу жить во грехе.

Хотелось бы мне сказать, что тем вечером я постояла за себя, что не стала их слушать и ушла. Но я осталась и провела еще несколько часов в этой маленькой комнате, позволив Джессе и Джейкобу отмаливать мои грехи.

***

Потом я ехала домой, как во мгле, измотанная морально и физически. Тогда я поняла, что потеряла веру. Намеки на это были и после пожара в доме родителей: я перестала чувствовать себя "избранной господом", но тогда я думала, что восстановлю отношения с богом из пепла.

Теперь же я чувствовала, что не могу доверять не только богу, но и людям, которых считала близкими. Я не знала, как и когда я смогу прийти в себя после этого.

Я покинула церковь после той ночи в комнате на верхнем этаже, но я не понимала, что уйти физически - это только полдела. Я продолжила жить обычной жизнью, избегая воспоминаний и разговоров о годах пламенной любви к Иисусу, притворяясь как будто их и вовсе не было.

Прошло много лет, прежде чем я начала рассказывать о своем опыте пребывания в церкви, описывая его таким, каким он на самом деле был - насильственным.

Чем больше я отдалялась от церкви, тем очевиднее становилось, насколько мне промыли мозги религиозным фундаментализмом.

Будучи подростком, я жила так, как говорила мне Джесса. Она указывала мне, как одеваться, с кем общаться, что говорить и как воспринимать этот мир. Я верила, что следуя за Джессой и Джейкобом, я следовала за богом.

Они были истиной в последней инстанции во всем, что касалось спасения, вечной жизни и объективной истины. Они использовали мой обычный для любого человека страх смерти и мое желание близости и дружбы, чтобы получить власть надо мной.

До тех пор, пока я следовала каждому указанию своих наставников, я была хорошей и любимой, но как только я начала хоть немного выходить за рамки их правил, они стали нападать на меня, угрожать и отчаянно цепляться за ослабевающий контроль надо мной.

Хотя тогда было очень больно, теперь я с благодарностью оглядываюсь на их жестокость, потому что это стало для меня толчком, чтобы заявить о своей свободе.

***

Недавно, когда я приезжала к родителям на Рождество, я встретила старую знакомую по молодежной церковной группе. Она спросила, хожу ли я в церковь. Когда я ответила “нет”, то увидела грусть в ее глазах. Мне хотелось ее просить не печалиться за меня, но я не стала, я помнила, каково это - жить в ее мире.

В течение многих лет я верила, что люди, отошедшие от веры, будут подвергнуты за это вечным мукам. Я имела обыкновения судить отступников, а теперь сама стала одним из них. В мою память накрепко врезались слова Джейкоба и Джессы той ночью - о том, что в меня проник бунтарский дух.

Я завела дружбу со многими другими отступниками от веры. Большинство из них происходят из религиозных семей, частью которых я мечтала некогда стать.

Все они рассказывают примерно об одном - их отношения с родственниками стали очень напряженными. От некоторых отказались родители. На родных отступников нередко оказывается давление со стороны общины, от них требуют вернуть назад блудных овец, грозя Страшным судом.

По сравнению с их историями, я отделалась довольно легко. Чтобы покинуть церковь, мне не пришлось жертвовать семейными отношениями. Церковь была моим подростковым бунтом, и я даже в какой-то мере благодарна за то, что он был именно таким.