Лиза Розенберг с детства мечтала стать балериной ... но ее грудь была против. После десятилетий позора, дискриминации в балетном мире и серьезных проблем со спиной Лиза пришла к выводу, что пришло время уменьшить размеры ее груди.
История расставания балерины с грудью -- в переводе Инфо24.
“Насколько маленькой мы сможем ее сделать?”
Доктор Альварес нахмурил брови, присел на корточки и осмотрел мою правую грудь, потом начертил на ней что-то синим маркером - очевидно, карту для своего скальпеля.
“Вы заметили здесь выраженную асимметрию? Слева она меньше”, - сказал он, обращаясь к одному из своих ассистентов.
“Да! Ничего себе”, - согласился его коллега.
Я тоже удивилась.
Ничто в жизни не подготовит вас к ситуации, когда трое мужчин в белых халатах будут поражаться различием между вашими грудями.
Я стояла спокойно и совсем не была подавлена, скорее наоборот. Начинало сбываться мое самое заветное желание.
Я наконец избавлюсь от боли в спине и от моих близнецов, которые не были никогда мне по-настоящему родными. Сейчас мне за 45, и большую часть жизни я шла к этому, не в силах принять пропорции своего тела.
Когда доктор Альварес закончил с разметкой, он спросил, есть ли у меня еще вопросы перед введением анестезии. Но он уже ни раз все объяснил: как будут сделаны разрезы для минимального рубцевания, что будет происходить в процессе заживления, как скоро я снова смогу заниматься бегом.
“Насколько маленькой мы сможем ее сделать?”, - спросила я, хотя все это мы уже обсуждали.
“Чашка “С”. Если будет меньше, это нарушит целостность груди”, - терпеливо ответил он.
Раньше я не мыслила о своем теле и груди в таких категориях, как “целостный”. И я не чувствовала никакой вины за свой выбор. Одна женщина, с которой я познакомилась на физиотерапии несколько недель назад, узнав о том, что я собираюсь делать, цокнула языком со словами: “Господь не сотворит лишнего”.
Но в моем случае сотворил, так и хотелось ответить. Мне тут же представился конвейер бюстов, за которым стояли ассистенты бога и выдавали каждой женщине по специально подобранной для нее паре.
В очереди передо мной стояла высокая статная дама с гордой осанкой и длинными волосами. Но тут кто-то толкнул меня вперед, и сотворенная господом специально для нее грудь размера “E” досталась мне вместо идеального для хрупкой фигуры груди первого размера.
“Очень хотелось бы чашку “B”, - сказала я доктору Альваресу. Он пообещал сделать все от него зависящее.
"Катастрофическая ошибка природы"
С того момента, когда стали проявляться отдаленные признаки начала пубертатного периода, моя грудь стала казаться мне катастрофической ошибкой природы.
Помню, как в конце начальной школы я, лежа в кровати, двигала вверх-вниз руками по ребрам. Так я успокаивала себя, что все еще маленькая и худенькая, что юность, которая может оказать непредсказуемое влияние на разные участки тела, еще далеко. Я видела своими глазами, как, взрослея, менялись физически другие девочки из нашего дома на Манхэттене.
https://www.facebook.com/313346398686165/photos/a.365356420151829/365356450151826/?type=3&theater
Мои родители были худыми, и мне тоже совсем не хотелось располнеть. Но довольно рано я поняла, что не стоит всецело полагаться не генетику. Моя мама выросла в рабочей еврейской семье и в юности была полной. Я помню, как она ругала себя за то, что набрала вес и сидела на твороге и хлебцах, пока мы ели оладушки.
Мой отец - из семьи чернокожих со Среднего Запада, где женщины уделяли больше внимание стилю и уходу за собой, нежели контролю за размерами тела.
Однажды я слышала, как отец дразнил свою сестру за ее “чудовищный зад”, но делал это по-доброму и без осуждения.
Еще в детстве я пришла к заключению, что надо соблюдать чрезвычайную осторожность, что если ненароком выпить не обезжиренного молока и заесть чипсами, то разнести может буквально в тот же миг.
Можно заснуть самой собой, а проснуться размером с дом - примерно такие картины я себе рисовала.
Однажды ночью я по привычке пересчитывала ребра, водя по ним пальцами, уверенная, что я это все еще я. Один, два, три …. на седьмом пальцы правой руки почувствовали препятствие. Какая-то припухлость появилась вокруг соска, и он оказался уверенно приподнят.
Мое сердце забилось чаще. Я проверила левую сторону - то же самое. Я расплакалась и начала звать маму, которая тут же прибежала. Рыдая и всхлипывая, я все же кое-как сумела объяснить ей, в чем проблема - что-то росло под моей кожей.
Она успокаивала меня, говорила, что все хорошо и никаких драматических изменений не произошло. Я была еще слишком мала для начала развития груди. В моем возрасте девочки не должны об этом беспокоиться. Но я была взволнована, полна страха и нехороших предчувствий.
Детство подходило для меня к концу слишком рано.
Я знала, что эти маленькие бугорки на моей грудной клетке начали расти и не ждала от этого ничего хорошего.
Моя грудь продолжала увеличиваться помимо моей воли, и я никак не могла это контролировать. Но на других участках тела я всячески старалась не допустить появления лишних сантиметров.
Уже в 11 лет я завтракала одной морковкой и полностью отказалась от сахара. К тому времени уроки балета, которые я брала с раннего детства, стали более серьезными и интенсивными. Я ходила на занятия четыре раза в неделю и через год планировала встать на пуанты.
Стремление сохранить стройность теперь было связано не только со страхом наступления пубертата. Оно стало необходимым качеством для будущей успешной карьеры танцовщицы.
Моя семья не была религиозной, поэтому когда я стала подростком, балет заменил мне веру. Я была плодом межрасового союза, но из-за того, что родственников ни с одной, ни с другой стороны не было рядом, я чувствовала себя одинаково оторванной от обеих культур.
Артисты балета были моим племенем, моим народом. И мы были Стройными с большой буквы “С”. Это были 1980-е и худоба тогда имела большое значение. Движения бодипозитива не было еще и в помине.
Мы знали о существовании серьезных расстройств пищевого поведения, некоторые из нас ими страдали, но на что мы тогда только не были готовы пойти, чтобы сохранить фигуру. Мы поклонялись идеальному образу балерины, воплощенному Натальей Макаровой, Гелси Киркланд и Сьюзан Фаррелл.
Мы верили, что если будем достаточно упорными, то в один прекрасный день станем похожи на наших кумиров.
Стены балетной студии были увешаны зеркалами, и вы видели себя, куда бы ни повернулись. Мы постоянно сравнивали себя друг с другом. Если ты не такая худая, как девушка рядом у станка, значит ты толстая.
Все без конца пытались избавиться от жира, питаясь кофе и сигаретами. У тех из нас, кто ел настоящую еду, были свои хитрости - рвотное и слабительное.
Строжайшая диета чередовалась у меня с приступами настоящей булимии. Из-за такого образа жизни месячные у меня начались только в 16 лет.
Но моя грудь никуда не делась. Несмотря на рост в 1,6 метра и 40 килограмм веса, я не была обладательницей аккуратной чашки “А” или еле выраженной “Б” - у меня были настоящие большие женские груди.
Утягивающие спортивные бюстгальтеры, которые могли бы меня спасти, еще не были изобретены. Хотя, может быть что-то такое и было, но кто бы мог мне об этом рассказать?
Девушкам из балетного класса, даже старшим, едва ли нужны были лифчики. Такая проблема стояла только передо мной. Я выделялась среди всех в первую очередь не цветом кожи и копной кудрявых черных волос, а именно внушительным бюстом.
Он был причиной того, что время от времени я слышала: “Вот это да! А ты не похожа на балерину”. И это тогда было едва ли не самым обидным, что мне доводилось слышать.
"Идеальные белые балерины с плоской грудью"
От кого у меня такое “богатство”, никто из моих родителей не знал. Были ли это еврейское наследие или негритянское? Женщины в моей семье и стой, и с другой стороны были довольно скромно одарены в этом плане.
https://www.facebook.com/313346398686165/photos/a.340322315988573/340322352655236/?type=3&theater
Когда мне было около 16 лет, моя мама, изучив “Желтые страницы”, нашла специалиста по бюстгальтерам, которая держала магазин в Швейном квартале на Манхэттене. Согласно объявлению, в Bra Lady’s для любого должен был найтись идеальный бюстгалтер.
Моя мама позвонила перед приходом уточнить, есть ли у них что-то, что будет утягивать грудь ее дочери, пока она танцует. Ее заверили, что не стоит даже сомневаться.
Но женщина, которую мы встретили в Bra Lady’s, не была так уверена. Ей было лет 60, она носила очки формы кошачий глаз и прическу с начесом.
С нашим приходом она явно почувствовала диссонанс - белая мать и черный ребенок. Все оставшееся время она пыталась скрыть это чувство.
Она оценила мою грудь и скрылась в подсобке. Вскоре оттуда были вынесены несколько огромных предметов нижнего белья с косточками и многочисленными крючками.
“Она точно сможет в этом танцевать?”, - спросила моя мама.
“Танцевать??”, - женщина явно забыла их телефонный разговор, и что мне нужен был лифчик, который превратит меня в балерину с плоской грудью моей мечты.
"Ах, да! Она же танцовщица”, - вдруг опомнилась эксперт по лифчикам, добавив к слову, что ее внучка тоже танцует.
“Да? И у нее тоже большая грудь?”, - поинтересовалась мама.
“Конечно, нет! Моя внучка очень стройная”, - ответила женщина.
Даже мисс бюстгальтер знала: большая грудь автоматически дисквалифицирует тебя из рядов худышек. Я вышла из магазина с пустыми руками и в слезах.
Я ненавидела свои сиськи и ненавидела себя из-за них. Но я не позволила им помешать мне интенсивно репетировать и танцевать. В итоге я прошла путь от новичка до профессионала.
В какой-то момент я совершила, с балетной точки зрения, страшный грех - взяла перерыв на учебу в колледже. Университет, тем более престижный, в который меня приняли, был для “нормальных людей”, а не для танцоров.
Мои балетные педагоги говорили мне, что я сама отбрасываю себя назад, что я достаточно талантлива, чтобы чего-то добиться, и что я сумасшедшая, раз я хочу растрачиваться на такие легкомысленные вещи, как учеба в колледже.
Но я понимала, что еще недостаточно зрелая, чтобы начинать какую бы то ни было карьеру. Колледж был нужен.
С шести часов в день мои занятия танцами сократились до шести часов в неделю. За четыре года - это 2240 часов пропущенных занятий. Я набрала вес до 45 кг, и моя грудь увеличилась пропорционально. Но, несмотря на это, после окончания колледжа, когда мне было 22 года, я успешно прошла прослушивание и меня приняли в кардебалет крупной балетной труппы.
Мой тип телосложения был приемлемым. Да, у меня была грудь, но при этом весьма миниатюрная попа.
Белые танцоры, желавшие сделать мне комплимент, говорили, что у меня не классические для чернокожей формы.
Самое интересное, что я была достаточно темнокожей, чтобы выделяться в театральной программке (“О! Они взяли темнокожую балерину!”), но недостаточно черной, чтобы выделяться на сцене (“Хм, ты можешь разглядеть среди них чернокожую девушку?”).
Но, несмотря на успех при приеме в труппу, моя самооценка начала неуклонно снижаться. Теперь меня окружали худые, как щепки, белые балерины с плоской грудью. Я чувствовала себя полной противоположностью им. Я до костей состояла из сплошного чувства стыда.
Иначе я чувствовала себя только на сцене. Я знала, что люди заплатили, чтобы прийти посмотреть на меня в образе лебедя или цветка, и я не собиралась их разочаровывать.
Когда занавес поднимался, тараканы в моей голове тут же разбегались. Я могла быть пастушкой, придворной дамой или снежинкой. В кордебалете в костюме и под слоем грима я могла потерять себя вместе со своими недостатками. Но между выступлениями моя уверенность в себе была нулевой.
"Очко для команды пышногрудых"
Две вещи делали меня не такой, как все в мире балета - мой внушительный бюст и моя раса. Если мы вернемся к началу этой истории и заменим “грудь” и на “темную кожу”, это не поменяет смысл кардинально.
Однако, я прекрасно понимаю, какая из этих двух вещей пустила во мне корни ненависти к собственному телу. Если кому-то из коллег нужно было указать на меня, они говорили не “чернокожая девушка”, - а я такая была там одна - “девушка с большой грудью”.
Большое значение имели костюмы. Я любила старомодные пачки, чьи лифы ужимали и скрадывали мою грудь. В них мне было психологически комфортнее. Но большинство современных хореографов предпочитают другой стиль - тонкие обтягивающие топы с узенькими лямками, под которыми невозможно спрятать нормальный бюстгальтер.
https://www.facebook.com/313346398686165/photos/a.313759891978149/313759895311482/?type=3&theater
Лифчики без лямок плохо держали грудь, норовили постоянно сползти и заставляли чувствовать себя неуверенно. Я подружилась со всеми костюмами, ради меня они придумывали самые заумные выкройки, чтобы я могла надеть лифчик практически под любой костюм.
Швеи и дизайнеры были моими героями. За те моменты, когда я с легкостью порхала по сцене, нужно во многом сказать спасибо им.
У меня была соседка по комнате Джоанна - узкоплечая девушка с угловатыми формами и грудью размера “А”. Она была практически полной противоположностью мне. Я была ее дублершей в одном современном балете с четырьмя женскими партиями и четырьмя мужскими. Костюмы были выбраны обтягивающие и атласные, с шифоновыми накидками, которые развивались, когда танцоры прыгали и вращались.
У Джоанны была ведущая роль. Спектакль начинался с того, что она вылетала из-за кулис в серии стремительных прыжков. Затем ее начинали перебрасывать от одного танцовщика к другому с бешеной скоростью. Хореограф очень точно подобрал тонкую и легкую Джоанну на эту роль. Другие пробовавшиеся девушки, были похожи на нее по телосложению.
“Я хочу, чтобы вы, дамы, летали, как стрелы, - говорила хореограф. - Прямые, чистые, безупречные линии. В этом произведении нет ничего мягкого”.
Она не взглянула на меня, но я прекрасно понимала, к чему она клонит. Я была воплощением мягкости, бичом для созданной задуманной ею концепции. Но по какой-то причине режиссер сделал меня дублером Джоанны вопреки желанию хореографа.
Но у Джоанны возникли проблемы со здоровьем - дал о себе знать старый стрессовый перелом плюсневой кости, и ей предстояло несколько месяцев носить специальный фиксатор. Хореограф занялась подготовкой другой постановки. У нее опустились руки, когда она узнала, что ее приме придется отказаться от роли.
Так как я была дублером Джонанны, ее партия по праву должна была достаться мне. Но даже выбравший меня режиссер колебался. Что мы можем сделать с гардеробом, спрашивал он? Было очевидно, что все мои прелести не уместятся в крошечный костюм Джоанны. Но почему-то заранее никто об этом не подумал.
Режиссер начал посматривать на другую балерину по имени Вероника. Она была серой мышкой, но худой и с плоской грудью. В репетиционном зале она начала пристраиваться поближе ко мне и повторять движения Джоанны.
У нее явно были амбиции. Вероника рассчитывала предстать перед постановщиком, как лучшая альтернатива, которой, к тому же, идеально подойдет костюм бывшей примы. Она смотрела на меня с нескрываемым вызовом, и от у меня бежали мурашки по коже.
“Проверь завтра свои пуанты, нет ли там битого стекла”, - сказал мне один приятель-танцовщик, почувствовав, какое напряжение висит в воздухе.
В конце репетиции меня отправили в гардероб вместе с Линн, которую считали второй балериной в труппе. Я должна была взять костюм Линн, который был более свободным, а костюм Джоанны достался бы ей.
“Зачем вы обе здесь, - удивилась главная костюмерша - женщина с пышными формами по имени Марта. - Я думала, что заменили только одну балерину”.
“Мне надо примерить костюм Линн, а ей - Джоанны”, - объяснила я.
“Почему бы Линн не остаться в ее собственном костюме, а вам не взять костюм Джоанны, ведь вы получили ее роль”, - сказала она, по очереди нас разглядывая.
“Джоаннин мне не подойдет”, - ответила я, добавив, что это должно быть очевидно.
“Хммм… Есть только один способ проверить”, - сказала Марта, протянув мне костюм, который казался крошечным.
Я выскользнула из своего купальника и надела костюм Джоанны. И он подошел. Не пришлось даже пытаться что-то втянуть.
“Что ты так удивляешься, - сказала, глядя на меня Марта. - У вас разные формы. У тебя большая грудь, а у Джоанны нет. Но у нее широкая спина, поэтому у вас примерно один размер. Но, в любом случае, никто из вас, леди, не больше моего мизинца”.
Я не была единственной, кто удивился. Когда мы вернулись в репетиционную студию, танцоры в основном отдыхали, кто-то растягивался, кто-то возился с пуантами. Только Вероника танцевала в центре зала, повторяя роль Джоанны. Но режиссер не смотрел не на нее, а в заметки на планшете. Он поднял голову, когда мы с Линн вернулись.
“Ну?”, - спросил он, подняв брови и явно не ожидая услышать ничего хорошего.
“Костюм подошел”, - ответила я спокойно, как будто сообщала не о собственном триумфе, а отвечала на вопрос, “который час”.
“Костюм Линн подошел?”, - уточнил режиссер.
“Джоанны”, - так же спокойно сказала я.
“Подошел??”, - широко открыл глаза режиссер, встречая такие же удивленные взгляды других участников труппы.
"Да", - отчеканила я, не изменившись в лице.
Пятки Вероники с гулким стуком опустились на пол, ее бледное лицо приобрело пунцовый оттенок.
“Перерыв окончен”, - тут же объявил режиссер.
Роль Джоанны стала моей вместе с ее костюмом. Вероника была, мягко говоря, разочарована, но я рада, что надрала ей задницу.
Я заработала очко для команды всех пышногрудых чернокожих девушек мира.
Но когда контракт с этой балетной труппой закончился, я решила двигаться дальше. В двух следующих я по-прежнему оставалась единственной чернокожей балериной и единственной пышногрудой.
Я продолжала дружить с костюмерами, но, несмотря на их доброту, я чувствовала себя неловко. Весь мой образ диссонировал с самой концепцией балета.
Однако и у меня были поклонники. После каждого выступления у выхода со сцены стояла кучка девочек - учениц балетных школ. Они ждали, что танцоры подарят им свои старые пуанты с автографом.
Большинство белых детей смотрели сквозь меня, но были и смуглые девочки, которые отчаянно искали глазами единственную похожую на них балерину. Я спрашивала имя каждой, чтобы подписать пуанты, и старалась, чтобы никто из них не ушел с пустыми руками. Когда я решила со всем этим покончить и завершить карьеру балерины, я сожалела только о том, что бросаю этих девочек.
"Прощай, грудь!"
Прошли годы, и моя грудь, наконец, стала для меня не лишней. Она использовалась по своему прямому предназначению - для кормления моих маленьких детей.
Но и тут все было немного чересчур. Когда родилась моя дочь, у меня было слишком много молока. Но вскоре мои запасы пришли в равновесие с ее потребностями. То же было и после появления на свет второго ребенка - мальчика.
Мое тело давало им все необходимое первые полтора года их жизни. Моя грудь, наконец, дождалась своего звездного часа.
Но он не мог длиться вечно. Мой сын сам отучился от груди в 17 месяцев. Я помню, как он последний раз приложился ненадолго к соску, затем отстранился, сделал размашистый жест рукой, как будто помахал на прощание, и засунул целиков в рот большой палец.
В последующие годы, несмотря на то, что я похудела и возобновила активные занятия спортом, моя грудь нисколько не уменьшилась.
https://www.facebook.com/313346398686165/photos/a.340322315988573/340323569321781/?type=3&theater
Из-за того что все остальные части тела были стройными, мне было очень сложно подобрать себе одежду. Но была и более серьезная проблема - начала сильно болеть спина. Вскоре после этого анализы показали, что у меня фиброзно-кистозная мастопатия.
К счастью, обнаруженные опухоли были доброкачественными. Но моей спине было от этого не легче. С каждым годом я начинала все больше сутулиться.
Мне было 47 лет, а моим детям - 10 и 12, когда мне сделали операцию.
Я специально отложила ее, чтобы отправить их обоих в летний лагерь. У меня не было никаких сомнений насчет операции, и с тех пор я ни о чем не жалею.
Моя грудь была, как родственник, которого вы всю жизнь пытаетесь полюбить, пока не понимаете, что не обязаны этого делать. И вы просто двигаетесь дальше. Иногда вы вспоминаете о нем, что-то хорошее или что-то плохое. Но в основном вы о нем вообще не думаете и счастливо живете своей жизнью.
