Эсме Вэйцзюнь Ван — американская писательница и журналистка, автор нескольких книг, эссе и статей, а еще — постоянная пациентка психбольниц. В лечебницах она побывала уже трижды, однако ей там не помогли.
История больничного быта Эсме и ее наблюдения за жизнью в психиатрической клинике — в переводе Инфо24.
***
В 2002 году меня принудительно поместили в психиатрическую лечебницу. Сторонники паранормальных теорий считают, что в таких местах обитают призраки. В сериалах дурдом оказывается центром кровавых событий. Кто-то при слове «психушка» сразу вспоминает книгу или фильм «Пролетая над гнездом кукушки».
Во время первой госпитализации у меня был доступ первого уровня, то есть я могла ходить в столовую на завтрак. В назначенный час у выхода из отделения столпились пациенты, как будто пассажиры в терминале аэропорта. За нами шли медсестры, они смеялись и болтали. Одна из них открыла дверь, и мы парами спустились в кафетерий. Он напоминал школьную столовую, только был меньше.
https://www.facebook.com/eweijunwang/photos/a.621446261645809/622164874907281/?type=3&theater
Я попросила яйца и картофель по-домашнему. Судя по всему, он был порошковый, но я испытывала голод, до этого у меня несколько недель не было аппетита. Оглядевшись, я выбрала пустой стол. Яйца были безвкусные. Я едва не подавилась и отказалась от идеи их съесть. Картошка была теплой, жирной, ее я съела всю.
Допила яблочный сок и осмотрелась — стеклянная дверь, окна с далеким ярко-голубым небом. Медсестры ели и улыбались так, как будто мы находились в каком-то другом месте, не в лечебнице.
Во второй раз я попала в ту же больницу в 2003 году. Однажды медсестра спросила, как мои дела. «Нормально», — ответила я, искренне считая это правдой.
Моя мания и последующая депрессия, казалось, отступили из-за передозировки лекарства, которая произошла у меня непосредственно перед госпитализацией. Я расстроилась из-за возвращения в лечебницу, но жизнь там уже не казалась невыносимым приговором.
Медсестра улыбнулась: «Но как ты на самом деле?» Я ответила, что со мной все действительно в порядке.
В свое время в Йельском психиатрическом институте нас учили, что у пациентов с моим диагнозом часто наблюдается «нехватка понимания». Другими словами, мой опыт показывает главную особенность пребывания в лечебнице — вам вообще не будут верить. И о вас будут думать то, чего на самом деле нет.
***
В третий раз я загремела в больницу в Луизиане.
Я сказала врачу, что я писатель, изучала психологию в Йеле и Стэнфорде, но прозвучало это столь же правдоподобно, как если бы я заявила, что являюсь астронавтом и одним из детей-близнецов посла России.
Позже я поразила других пациентов во время игры в слова во время обязательной групповой терапии, не позволяя никому другому набирать очки. Это было ребячество, но я устала, что ко мне относятся как к дуре.
Не знаю, как мое поведение повлияло на мнение врачей и медсестер. Возможно, они решили, что я умная или по крайней мере начитанная. Хотя обе характеристики имеют довольно сомнительную ценность в дурдоме. Зато они точно увидели, что я могу быть упрямой.
https://www.instagram.com/p/BraxYHMHLVh/
Лечащий врач как-то рассказал мне, что при поступлении в отделение неотложной помощи я заявила, будто верю в некий «заговор людей, полных решимости причинить мне боль».
«Я этого не говорила, — возразила я и попыталась оправдаться. — Я сказала, что не чувствую себя в безопасности». Оказалось, что выбор слов вновь был не лучшим. Разговоры о "чувстве опасности" для психиатров — как кодовое слово для диагностирования суицидальных наклонностей. Таких проблем у меня не было, хотя было множество других.
Я ничего не говорила о заговоре или самоубийстве, но врачи уже решили, что у меня параноидальная вера в то, что какие-то люди сговорились и хотят мне навредить.
В общем, по их мнению, я представляла угрозу себе самой. Я добровольно пришла в отделение скорой помощи, но считалась «принудительно госпитализированной». То есть меня заперли в сельском дурдоме, пока врач не разрешил уйти.
***
Почти всем заявлениям пациентов просто не верят.
В одном из знаменитых исследований психолог Дэвид Розенхан выдвинул идею, что в психиатрическую клинику могут госпитализировать и нормальных людей — при определенных условиях.
Психически здоровые участники проекта (среди них был и сам ученый) симулировали краткие слуховые галлюцинации и в итоге были помещены в 12 разных клиник в разных штатах. В среднем их продержали там по 19 дней, хотя были и такие, кто оставался в изоляции несколько месяцев. Во время и после госпитализации псевдопациенты не демонстрировали никаких симптомов расстройств психики и не галлюцинации больше не жаловались.
Тем не менее их всех, кроме одного, выписали с диагнозом «шизофрения».
Кроме того, условиями выписки были признание у себя психического расстройства и обязательство принимать психотропные препараты.
Если бы не репутация Розенхана и не публикация в 1973 году работы «Психически здоровые на месте сумасшедших», поставленные диагнозы могли бы стать и для самого Дэвида, и для его коллег пожизненным приговором.
В отличие от меня, Розенхан доказал врачам, что действительно является исследователем из Стэнфорда.
***
Что же со мной не так? Приведу пример. Как-то мой друг взял меня с собой в деловую поездку в Луизиану и оставил в номере отеля, который мы сняли. Когда он ушел, я испытала дикий страх. Закрыла все зеркала полотенцами. Это не помогло, и пришлось спрятаться в крохотный шкаф. Друг вернулся, оценил ситуацию и начал меня звать. Он попытался открыть шкаф, и я издала слабый крик. «Не открывай», — прохныкала я.
Я не спорю, что в тот момент была безумна. Тем не менее я понимала, что происходит. С собой в шкаф я взяла ноутбук. Кому-то из друзей писала довольно внятные сообщения о том, что со мной случилось.
Никаких галлюцинаций о том, что у меня гниет плоть или что я потеряю душу в борьбе с отражением. Зеркала я прикрыла потому, что меня приводило в ужас собственное лицо. Единственным разумным решением был поиск маленького темного места. Им оказался шкаф.
В общем, в конце концов я оттуда вылезла. Немного успокоилась, но ослабла.
https://www.instagram.com/p/BkTRFdnnWtb/
Мы приехали обратно в Сан-Франциско, я вернулась к работе, занималась рутиной с 10.00 до 18.00, выполняла свои обязанности, но ужас никуда не делся. Казалось, что мне повезло, ведь я могу игнорировать галлюцинации.
Я едва контролировала свое состояние, но нам с другом предстояла еще одна поездка — на этот раз к его родителям в Новый Орлеан. Мы обсудили разные варианты и в итоге решили отправиться в путь, надеясь, что мне станет легче в кругу «стабильных» и любящих людей. Остановились в мотеле.
Однажды вечером друг пошел с отцом на американский футбол — я сама настояла на этом. Опять осталась одна в незнакомом пространстве. Опять почувствовала ужас. Опять пришлось собирать полотенца.
Вскоре мой разум превратился в черную дыру.
В итоге я позвонила матери друга и как можно спокойнее сказала, что мне, возможно, нужно в больницу. К счастью, она раньше работала медсестрой и знала, что делать в кризисных ситуациях.
***
Но вернемся к моей больнице в Луизиане.
Стою я однажды в очереди в кафетерии. Она движется довольно медленно. Вижу перед собой Мару, мою соседку по палате. В какой-то момент я понимаю, что на ней мой твидовый жакет.
«Ты носишь мой пиджак?» — спросила я.
Сначала Мара не ответила. Я замечала, что она всегда заторможена — то ли из-за тяжелой депрессии, то ли из-за препаратов.
Она обернулась, не смотря мне в глаза, и медленно стала снимать мой жакет. «Все в порядке, — заверила я ее. — Можешь оставить его на время завтрака, но я бы хотела получить пиджак обратно, когда мы поднимемся в палату». Но Мара все равно сняла его и вручила мне — без единого слова.
На следующее утро я проснулась и стала свидетельницей неожиданной сцены. В нашей палате находилась медсестра: «Вижу, у тебя там три подушки. У тебя лишняя подушка, Мара?» Я заметила, что на моей кровати подушка всего одна, то есть моя соседка взяла вторую, пока я спала.
Когда медсестра вернула мне подушку, которую Мара стащила ночью, я упомянула об инциденте с пиджаком. Я не пыталась доставить соседке неприятности — но кражи были странными, и мне хотелось, чтобы кто-то из персонала знал, что происходит.
Медсестра тихо ответила, что Мара ничего не может с собой поделать. «Но я бы порекомендовала хранить все важное или ценное у сестринской стойки», — шепнула она мне.
https://www.instagram.com/p/Bl28GJRlkFt/
Для меня единственной важной вещью здесь была моя зеленая записная книжка — идеальный блокнот для психушки, без спиральной проволоки, которую можно было бы использовать в качестве оружия против окружающих или себя самой.
Я была так привязана к своей записной книжке, что один из пациентов решил, будто я журналист под прикрытием, и звал меня Лоис Лейн (как подругу Супермена).
О его диагнозе я ничего не знала. Он же уверял, что не знает причин своей госпитализации.
***
Розенхан и другие исследователи, обманом попадавшие в лечебницы, знали, что им по сути ничего не грозит: достаточно раскрыть свои планы, чтобы покинуть больницу. Сомневаюсь, что они смогли ощутить тот ужас, который испытывает обычный пациент клиники, гадая, выберется ли когда-нибудь оттуда.
«Выписка» для психиатрической лечебницы — священное слово.
Среди пациентов постоянно ходят слухи, кого и когда могут выпустить. На утренней групповой терапии отмечают и поздравляют тех, кому предстоит покинуть больницу в этот день.
Редкие визиты психиатров или — в некоторых случаях — главврача связаны с потенциальной выпиской пациента. Вопрос выписки начинает волновать вас сразу при входе в отделение.
Все буквально одержимы темой выписки, особенно те, кого госпитализировали принудительно, как меня, поскольку «добровольные» могут покинуть лечебницу в любое время. Я видела тех, кто решал, что с них хватит, что они больше не хотят слежки или приказов, а некоторые просто чувствовали себя лучше. В общем, они выписывались из больницы так же, как из отеля.
А мы продолжали считать бесконечные часы и дни.
***
В случае с шизофренией антипсихотики второго поколения считаются первой линией атаки (или защиты, в зависимости от вашей перспективы).
Препараты первого поколения менее предпочтительны из-за печально известных побочных эффектов. Например, они могут вызвать позднюю дискинезию, то есть непроизвольное дерганье мышц. Причем оно, бывает, сохраняется даже после отмены лекарств.
Человека, которого госпитализируют с диагнозом «шизофрения», неизбежно сажают на какой-то антипсихотик второго поколения. Но препараты — только одна составляющая идеального плана лечения.
Согласно рекомендациям Американской психиатрической ассоциации, всего существует три главных компонента — ослабить или устранить симптомы, максимально повысить качество жизни и адаптивного поведения, ликвидировать последствия деструктивных эффектов болезни и поддержать это состояние на максимально возможном уровне.
Все это необходимо делать быстро. Исследования показали, что среднее пребывание в психбольнице составляет 10 дней. Именно столько я проводила там каждый из трех раз. Современное учреждение такого типа должно стабилизировать пациентов и отправлять их на восстановление во внешний мир.
https://www.instagram.com/p/BfFPK0ng69X/
В США ситуация с психиатрическими лечебницами в течение долгого времени оставалось сложной. Такие больницы были, безусловно, нужны, но методы лечения неоднократно подвергались критике.
Одной из первых завесу тайны раскрыла журналистка Нелли Блай. В конце 1880-х годов она симулировала сумасшествие, чтобы попасть в женскую психиатрическую больницу и опубликовать разоблачительную статью. Это привлекло внимание не только общественности, но и властей.
А в середине ХХ века еще один разоблачительный материал опубликовал Альберт Мейзел. Он утверждал, что большинство американских психиатрических больниц — это «стыд и позор».
Психиатр Роберт Феликс, первый директор Национального института психического здоровья в 1950-х годах, придерживался похожего мнения. Он считал, что нужны медицинские центры, финансируемые из федеральных средств и практикующие более гуманные методы.
Отказ от психиатрических больниц на уровне американских штатов, произошедший при президентстве Джона Кеннеди, поддержали не все. По словам некоторых критиков, не было предложено реалистичного плана действий и мер по работе с пациентами — особенно с теми, кто не хотел принимать лекарства.
Что касается законов о принудительной госпитализации, то речь идет о случаях, когда человек с серьезной психической болезнью неспособен сделать правильный выбор в отношении самого себя.
Национальный альянс по психическим заболеваниям, к примеру, считает, что страдающие шизофренией и биполярным расстройством могут время от времени неадекватно судить о необходимости своего лечения.
У меня шизоаффективное расстройство, то есть сочетание двух этих заболеваний, но принудительное лечение никогда не казалось мне полезным.
Согласно калифорнийским законам, если человек с психическим заболеванием представляет опасность для себя или других, то его можно задержать на срок до 72 часов для оценки ситуации.
Во всех американских штатах есть нечто подобное, но чаще всего в обществе упоминают именно калифорнийский закон, известный как «5150».
***
Хотя большую часть своей жизни я прожила в Калифорнии, эти правила ко мне никогда не применяли. Но однажды я интервьюировала девушку (назовем ее Кейт) об опыте столкновения с действием 5150.
Она рассказала, что в 2012 году призналась соцработнику в суицидальных мыслях, и ей предложили поговорить с дежурным консультантом. Кейт согласилась, обрадовавшись помощи. Однако выяснилось, что у консультанта выходной. Тогда соцработник применил правила о принудительной госпитализации. По словам Кейт, она не помнит, чтобы кто-то что-то объяснил ей до прибытия в лечебницу.
«Не знаю, как там кому-то может стать лучше. Они поместили меня в большую сумасшедшую приемную. Казалось, что большинство собравшихся — это бездомные, которым нужно было отдохнуть сколько-то дней от улицы, выспаться, поесть нормальной еды. Кто-то заговаривался, кто-то кричал. Кто-то казался завсегдатаем», — вспоминала Кейт.
По ее словам, она сидела с медсестрами и умоляла ее отпустить. Теперь Кейт делает все, что может, чтобы других людей не забрали на принудительное лечение. Она предлагает лично довезти их до скорой помощи.
Принудительная госпитализация чем-то похожа на взятие под стражу. В обоих случаях человек теряет возможность контролировать ситуацию и оказывается во власти других людей. Он также должен вести себя так, как предписано, чтобы получить какие-то привилегии и со временем выйти на свободу.
А есть и те, для кого эти два мира сошлись воедино. По данным Минюста США, почти 1,4 млн человек, страдающих психическими заболеваниями, содержатся в тюрьмах.
Для нас, людей с серьезными психическими заболеваниями, мир полон клеток, в которые нас могут запереть.
Я надеюсь, что больше не попаду в такую клетку, хотя и оставляю за собой возможность пойти в лечебницу, если единственным другим вариантом будет суицид.
Я по-прежнему считаю, что три принудительные госпитализации мне не помогли. Я уверена, что пребывание в психиатрической больнице против моей воли — одна из самых глубоких травм в моей жизни.