sunny
13°С Москва
BTC 63,851.02
19:00 13 июля 2018
Общество

Русский как неродной: зачем эмигрант из России решил учить сына родному языку

Русский как неродной: зачем эмигрант из России решил учить сына родному языку

Кит (он же Костя) Гессен – американский писатель, журналист и переводчик. Он родился в 1975 году в Москве и в возрасте шести лет эмигрировал с родителями в Америку. Сейчас он живет в Бруклине с супругой Эмили Гуд и воспитывает сына. Когда родился маленький Раффи, перед Китом встал вопрос, стоит ли учить его русскому языку. Взвесив все «за» и «против», он решил, что стоит.

На языке Хармса

Я не помню, когда начал разговаривать с Раффи на русском языке. Это точно произошло не в первые недели его жизни. Тогда все, что он мог делать, – это спать, кричать и пить грудное молоко. Когда я говорил с ним, то, на самом деле, обращался к его матери Эмили, которая мало спала, была на нервах и нуждалась в общении. Она не знает русский.

Но спустя время я начал говорить с ним по-русски во время прогулок.

Мне нравилось, что у нас был собственный язык, который никто не понимал.

Еще больше мне нравилось называть его ласковыми словами: «муськин», «маськин», «глазкин», «мой хороший», «мой маленький мальчик», – которыми удивительно богат русский язык.

Спустя некоторое время я начал читать Раффи книжки. Друг подарил мне красивый сборник стихов Даниила Хармса. В них почти не было смысла, но Раффи они нравились. В одной песенке говорилось о человеке, который пошел в лес с мешком и дубинкой и не вернулся обратно. Сам Хармс был арестован в Ленинграде в 1941 году за распространение «клеветнических и пораженческих настроений» и спустя год умер от голода в психиатрическом госпитале. Раффи очень нравилась песня Хармса: когда он подрос, то стал просить включать ее и танцевал.

Я говорил с Раффи по-русски почти все время, даже в присутствии его матери. Поначалу это казалось глупым: он не понимал ни русский, ни английский.

Но однажды я увидел, что он делает успехи. Я решил проверить и спросил по-русски: «Как говорит корова?» Раффи ответил: «Муу». «Как говорит кошка?» — «Мяу». «А как говорит сова?», — Раффи выпучил глаза, поднял руки и сказал: «Уху, уху».

В полтора года он выучил слово «нет», я часто его повторял. Происходящее казалось мне маленьким чудом. Я учил своего сына русскому языку! И решил продолжать эксперимент.

Преимущества билингвизма

Раньше у билингвизма была незаслуженно дурная репутация, которая затем стала незаслуженно хорошей. Первая появилась благодаря американским психологам 20-го века - нативистам, которые искали объяснение тому, что иммигранты из Восточной и Южной Европы набирали низкие баллы в только что изобретенных IQ тестах. Они предположили, что изучение двух языков одновременно негативно сказывалось на развитии ребенка.

В начале 1960-х эта теория была опровергнута. Сотрудниками Университета Макгилл (Канада) было проведено исследование с участием учеников школ Монреаля, некоторые из которых говорили на двух языках. Билингвы показали лучшие результаты в тестах на логику и креативное мышление. Так появилась концепция «преимущества билингвизма».

В последние годы это преимущество было поставлено под сомнение. Ранние исследования подверглись критике за нерепрезентативную выборку респондентов и недостаток экспериментально проверяемых гипотез. Так что, возможно, у билингвов нет других преимуществ, кроме знания еще одного языка.

Поэтому, хотя окружающие поддерживали меня, я сомневался, нужно ли это моему сыну.

Мои родители эмигрировали из Советского союза в 1981 году, когда мне было шесть. Они не любили СССР. По словам бабушки, Союз был «ужасной страной»: жестокой, трагической и бедной. Они уехали, как только представилась возможность: конгресс под давлением американских еврейских общин принял закон, который позволял советским евреям иммигрировать в Америку. Уехать из Советского Союза было непросто, но если вы были настойчивы и предприимчивы – моему отцу пришлось заплатить огромную взятку, – то могли это сделать. Мы переехали в Бостон. Наверное, ни одно другое решение не повлияло на мою жизнь сильнее.

Родители любили русскую культуру. При этом они не пытались изолировать меня от американского общества.

Я полностью ассимилировался, начал стыдиться своего происхождения и перестал говорить по-русски.

Шесть лет – это переходный возраст с точки зрения ассимиляции. Если ты младше (два-три года), то почти наверняка забудешь родной язык и станешь обычным американцем. Если ты старше (критический возраст – девять-десять лет) то, скорее всего, никогда не избавишься от акцента, и до конца жизни тебя будут считать русским. В шесть лет ты еще можешь помнить язык, и при этом говорить на английском без акцента.

Я знаю много людей, которые эмигрировали в этом возрасте и до сих пор говорят по-русски с родителями, но не используют его для работы и не собираются возвращаться на родину. Другие постоянно ездят в Россию, а некоторые даже женятся на русских. Я отношусь к второй группе. Я впервые посетил Россию, когда учился колледже. С тех пор я постоянно о ней думаю и пишу.

Знание русского позволило мне относительно легко путешествовать по странам бывшего Советского Союза. Если говорить о культуре, в детстве мне нравились те же вещи, что и моим родителям: советские песни, очаровательные комедии 70-х годов, поэзия Иосифа Бродского и пьесы Людмилы Петрушевской. Когда я стал старше, то добавил к этому списку несколько собственных вещей.